Мне всегда казалось, что мы не привязываемся к людям, а изначально привязаны к ним. Соединены чем-то невидимым и очень прочным с теми, кто дорог и небезразличен, и с теми, кому еще предстоит стать таковыми для нас. Ты когда-нибудь ощущала дежавю при общении с кем-то? Чувствовала, будто знаешь этого человека уже очень и очень долго? Я – да. Такое и не только такое было со мной не раз, и с течением времени я снова и снова убеждаюсь в том, что эта самая связь между людьми существует, и что все эти встречи в наших жизнях происходят не случайно. Именно поэтому я никогда не вижу смысла в том, чтобы кого-то возле себя удерживать. Контролировать каким бы то не было образом или, к примеру, рьяно настаивать на частом общении. Всем, кто рядом со мной я стараюсь давать полную свободу и абсолютно не обижаюсь, если тот или иной человек выпадает из моей жизни на какое-то время. Я совершенно спокойно могу не общаться с кем-то из близких неделю, месяц и даже больше, и это никогда не будет означать, что я перестала его любить или беспокоиться. Так же я очень стараюсь принимать людей такими, какие они есть со всеми плюсами и минусами, не пытаясь их исправить или подстроить под себя. Не только потому, что это бесполезно и бессмысленно, просто я глубоко убеждена, что любовь, помимо всего прочего, заключает в себе необладание. Людям нужно доверять, им необходимо давать свободу быть теми, кто они есть, давать свободу действий и выбора. И это нормально и правильно. А переделывать кого-то или удерживать возле себя – пустая трата времени. Просто потому, что не твои люди все равно от тебя уйдут, сколько бы ты их не держал и что бы ты ни делал. Это естественно. Но вот какая штука. Твои уйдут тоже. И в этом так же нет ничего особенного или сверхъестественного. Мы встречаем множество прекрасных людей на своем пути, к которым привыкаем, которым определяем особое место в жизни и сердце, и когда мы общаемся с ними, проводим время, всегда кажется, что это будет длиться вечно. Но, к сожалению, это не так. Они тоже уйдут. И с этим нельзя ничего поделать. Да и не стоит, наверное, ведь все заканчивается, иначе бы никогда не начиналось, правда? 

Людей необходимо отпускать. Особенно, если любишь. Особенно, если сильно. И это трудно, да, но приходится просто осознать это и принять. Проблема только в том, что как бы четко ты это не осознал и как бы по своему собственному убеждению, ты ни был готов к этому, тебе все равно будет чертовски больно. И это тоже нормально. Ведь вместе с любимым человеком из своей жизни мы отпускаем и часть себя, отмеряем особую веху, прощаемся с определенным отрезком, в котором заключались счастливые и грустные моменты, которым, увы, не суждено повториться вновь. И это не может быть не больно. 

Каждому из нас приходилось или еще придется с этим столкнуться, да. Но, знаешь, если я во что-то и верю, то именно в эту волшебную связь между нами. Мы действительно привязаны друг к другу, понимаешь? Не только в переносном смысле. Мы связаны с дорогими и любимыми людьми чем-то очень важным и абсолютно нерушимым. Навсегда. И поэтому, когда придет время кого-то отпустить… Просто сделай это. Как бы больно и трудно не было. И никогда не старайся никого возле себя удерживать. Это страшно, я понимаю, но поверь на слово девушке с глупой верой в лучшее, каждое наше расставание с важными для нас людьми в конечном итоге заканчивается встречей, сколько бы времени и жизней не прошло.

Бог целует тебя, говорит вставай, говорит — поправишься, не хандри; 

Ну бедовая ты моя голова, я ведь этого тебе не давал, это ты сама у себя нашла внутри; 

Не дури — и знаешь ведь, будет утро, оно и вечера мудреней, и твоих непутёвых смешных парней, и учебы твоей, и работы — да чёрт бы с ней; Ты проснёшься, стряхнешь с себя пепел и седину, протяну тебе твой любимый кнут, протяну тебе твой любимый пряник, только ты пожалуйста не сиди, воспрянь; 

Ну чего ты повесила голову, обескрыленное моё дитя, ты же знаешь — повсюду театр, так играй же давай в свой театр; режиссируй! 

Стреляй по зрителям, выбрось грим, разорви кулисы; только вот не в себя пожалуйста делай контрольный выстрел. 

Не за этим тебя я создал — из огня да из серебра, из адамового ребра, из чистейших песен, ветров и вихрей; прыгай в омут, танцуй на звёздах! Только здесь, я прошу тебя, не затихни; 

Ну чего ты плачешь, скулишь да воешь, будто только что родилась; Посчитай, скольких ты уже отлюбила, отмучила — не сдалась, так чего же, мой лучший воин, ты намыливаешь верёвку, да натачиваешь сидишь тесак? 

Вытри слёзы — и будут тебе ещё неслучайные чудеса.

мы стоим друг против друга и стреляем в упор. внезапная тяга к русской рулетке просыпается во мне с трепетностью дремлющего тигра, с азартом закипающей в жилах густой крови. я знаю, что с расстояния нескольких метров, на котором мы и находимся, пули попадут точно в цель. мои пули попадут в цель. твои пули попадут в цель.

недолго думая – парабеллум или веблей – и выбирая, конечно, первое, я, зажмурившись, нарочито быстро спускаю курок. слышен звук. короткий, отрывистый. опаска первой пробы, надежда на удачу. ты слегка улыбаешься левым уголком рта и не отводишь взгляд, даже когда первая пуля пронзает твоё предплечье. меня захлёстывает волна неостановимого желания сделать это ещё раз. и ещё раз. и ещё. и..

в меня врезается 455 калибр. прямо под солнечным сплетением бутонами расцветают алые маки, хлопковое поле ткани становится фиолетовым, капли вишнёвого сока начинают стекать вниз, будто смола по шершавой коре ели, нарочито медленно, фактурно, как если бы это снимал тарковский. и пока сознание отчаянно пытается понять, почему всё происходит так безболезненно, я поднимаю глаза, чтобы увидеть твоё лицо, но вижу лишь безумие в расширяющихся зрачках, и красота этого сумасшествия, искажающего твои черты, не оставляет нам шансов на взаимное спокойствие.

резко и безжалостно, переняв от тебя какую-то безрассудную невозмутимость, я беспорядочно расстреливаю твоё тело семью оставшимися пулями и с жадным наслаждением жан-батиста гренуя ловлю нотки запахов, распластавшихся в воздухе – пороха, крови, тронувшихся умов. еле сдерживаюсь, чтобы не поинтересоваться, больно ли тебе. миллионы картинок проносятся в моей голове со скоростью раскрученного барабана перед выстрелом, словно в предсмертной агонии я начинаю лихорадочно разбирать все наши воспоминания на мелкие части, откуда-то твёрдо зная, что через секунду всего этого мне уже не удастся вспомнить ни-ког-да. если жизнь абсурдна в своём «никогда», то абсурдна ли смерть? стая вопросов атакует мою голову, как если бы мысли вдруг стали воробьями – мечущимися, испуганными, крошечными перед лицом абсолюта. ледяная тишина окутывает голову, как неумолимый наркоз, повсеместная анестезия. меня приковывает к твоим глазам невидимой силой, и всё, что я могу – поддаться ей, молчать и смотреть, наблюдая, как ты ни на секунду не теряешь самообладания, как тебя захлестывает кровь, но чувствуя только свой страх, не слыша ни единого твоего крика, ни единой просьбы.

делом всей твоей жизни, буквально, становится стремление сохранить лицо. открыто насмехаясь надо мной своим мертвенно-бледным выточенным из мрамора лицом, на которое едва падает лунный свет внезапно наступившей темноты, ты поднимаешь револьвер и, не вздрагивая ни единым мускулом, с поразительной точностью отправляешь весь барабан прямо в сердце. я не чувствую боли. я не чувствую ничего, ибо к моменту, когда мне остаётся лишь смириться с ощущением неминуемого конца, я вижу только тебя, я чувствую только тебя, я слышу только твой голос. не так – я хочу видеть, чувствовать, слышать только тебя.

и я слышу:
« сейчас ты проснёшься. но помни – в самом конце, когда продолжать станет бессмысленным, когда мы поймем, что дальше либо смерть, либо опустошение – мы убьём друг друга, мы сожжём друг друга, мы расстреляем друг друга, мы будем добивать свои чувства, смеяться и наслаждаться потерей последних капель крови, потому что иначе это стало бы какой-то другой историей, потому что иначе мы бы друг друга не полюбили. мы выжмем всё друг из друга, сохраняя полную свободу. даже если эта свобода – свобода выбора нашего конца. но пока – ты проснёшься »

и я просыпаюсь. 

парабеллум покоится на моей прикроватной тумбочке. 
веблей лежит на твоей пустой подушке.
свобода выбора нашего конца вырывается криком из моих лёгких.

не осталось слов, не осталось звуков, не осталось совсем ничего вокруг,
только руки твои, перекресток дней, мой испуг и белая роза ветров.
влюбленный мальчик, ацтек, божественный маленький Мук,
сколько стоит твоя любовь?

зажигался восход, ярко-красным бутоном цвела рассветная энотера,
мы бродили с тобой по пескам, мы гуляли с тобой в полях,
мы прошли словно сто тысяч лет, словно сто тысяч зим, но теперь я
лишь отчаянно громко молчу, преступив черту декабря.

дорога из никуда в ниоткуда, перепутье всех смертных бед,
резко лопнувшая струна, дикий холод и чудовищные сквозняки,
ощущение счастья, сменяющееся ощущением гнева – 
так я чувствую всё, что с нами произошло, всё, что будет происходить.

на наши головы обрушилась волна перемен, что называется, déferlante,
декорации рухнули, курс смещён, для отступлений не осталось путей.
я могу лишь смотреть в эти глаза, повторяя: «je ne regrette rien».
и действительно не жалеть.

не осталось слов, не осталось звуков, не осталось совсем ничего вокруг,
только руки твои, вздох секунд, барабанная дробь минут.
я могу лишь смотреть в эти глаза, понимая, как сильно люблю.
и действительно сильно любить.

не осталось слов, не осталось звуков, не осталось совсем ничего вокруг,
только руки твои, развилка дорог, горький привкус грядущих дней.
я могу лишь смотреть в эти глаза, запомненные наизусть,
и ловить момент.

холмы, холмы,
я постоянно слышу ваш 
крик.
волхвы, волхвы,
сколько лет мы уже
в пути?
я иду по тайге,
по воде, по солнцу 
и небесам,
я иду по степи,
не зная, как повернуть 
назад.
холмы, холмы,
я постоянно слышу свой
крик.
волхвы, волхвы,
сколько зим вы несете ему
дары?

горит ладан.

твои руки – 
кадмий, свинец и шёлк.
зачем ты пришел?
на гранитных камнях
вечно мокнет асфальт,
серебрится капе́льный лён.
я бегу от тебя,
не в силах бежать 
к тебе,
и всегда возвращаюсь.
мои слёзы – 
солёная кровь, железо
и терпкий мёд – 
я несчастный натурщик 
мунка.
я бегу от тебя.
я дарю тебе силы
обрести своё благо
в разлуке.

я бегу от себя.
коптит ладан.

твои руки –
кадмий, свинец и шёлк,
на моих –
лишь стигматы.
я дарю тебе совесть,
спокойствие и тепло.
я дарю тебе разум.

волхвы, волхвы,
сколько зим нам осталось
жить?

пилигрим – я,
курган – я,
росчерк смелой кисти́.
смерть – холмы,
смерть – волхвы,
смерть – последний крик.

расскажи мне, смерть,
каково умирать
от мертворожденной любви,
от собственноручной потери.
расскажи мне, смерть,
сколько таких 
уже высмеяно на одре.
расскажи, 
что ждёт меня впереди –

мне ни капли не страшно. 

я бегу, я бегу, я бегу от тебя.
я дарю тебе жизнь и счастье.
я дарю тебе всё, чего у нас нет.

а что там со мной – 
не спрашивай.

пожалуйста, не используй «я люблю тебя» как способ заполнить пустоту, когда больше нечего сказать. не используй его в качестве извинения. не используй его, когда ты зол или расстроен. не используй его, чтобы уйти от ответа. не говори это лишь из жалости. не используй его против кого-то. 

используй эти слова мудро. лучше подумай дважды, трижды или сотни тысяч раз перед тем, как сказать это. спроси себя перед тем, как произносить это. убедись, что это именно то, что ты чувствуешь. говори это лишь нужному человеку. говори это, потому что ты имеешь это в виду. говори это, потому что, не сказав, ты погружаешься в тревогу. говори это, потому что больше нет ни слов, ни фраз, чтобы описать твои чувства. говори это, потому что человек заслужил твоё доверие, чтобы услышать это. 

скажи эти слова себе. ты достоин их.

Здравствуй, друг, я пишу тебе из Нью-Йорка, где проездом остановился. 
Десять баксов в кармане, в руке – шестерка, которой я расплатился. 

Ты знаешь, я объездил один полсвета: Стамбул, Гранада и Краков. 
Без тебя, мой друг, этот мир вокруг поразительно одинаков. 

Но сердце трепещет и требует перемен: «Поезжай-ка куда-нибудь наугад. 
Синим поездом из Нью-Дели прямиком в солнечный Алла’абад». 

То ли это душа такая: вмещает в себя весь мир, то ли внутри у нее дыра, 
И скитаясь по свету – сам себе командир — заполняет тебя до дна. 

В общем, urbi et orbi, друг, то есть – привет тебе, 
А я в Пекин, Сеул или вечный Рим навстречу своей судьбе. 

Отправляю последний конверт домой без обратного адресата. 
Я очень скучаю по тебе, друг, но никогда не вернусь обратно.

целовать тебя 

это как есть мармелад: 

сладко /приторно/ 

но хочется еще. 

что там желания 

другие 

невпопад – 

неважно. 

целовать тебя, 

как наблюдать водопад... 

как обжигаться чаем 

и пить еще,

потому что вкусно. 

целовать тебя, 

как прогулка в цветущий сад, 

это 

как 

вдыхать 

кислород.

белое-белое поле перемежается вспышками черноты —

моя жизнь словно этот пейзаж в окне поезда.

«когда-нибудь всё заканчивается», — твердит он.

перикард всё чаще ощущается нелепой авоськой.

 

я не верю

ни ему ни будде

ни соломону

 

наблюдать простое в прекрасном, прекрасное в глупом,

ощущать запястьем пульс твоего запястья —

и мне всё равно, по ком звонит колокол,

мне всё равно, что с нами будет завтра.

 

я не верю

ни христу ни луке

ни войнам

 

жить со смертью в душе не значит её понимать,

видеть смерть не равно умереть, вот и я говорю –

отойди от пропасти, возьми меня за рукав,

я смогу, я спасу, я пройду.

 

ты не веришь

ни мне ни словам

ни молчанию

 

интересно, сколько ещё людей знают, что такое, когда

человек напротив – весь смысл и суть,

когда жизнь концентрируется всего в паре фраз,

когда счастье – не сочетание букв.

 

я не верю

ни в конец света

ни в апокалипсис

ни в божью кару

 

когда вижу твои глаза

 

я верю в любовь.