Я смотрю на тебя, привыкаю к улыбке глаз, к теплоте твоих слов, к разговорам о самом вечном, я смотрю на тебя, и мне кажется: не предашь, и мне кажется, время ломается с нашей встречей, ведь ты так улыбаешься… Каждому, даже мне,

говоришь без запинок, тревоги и без сомнений, ты сродним с белым флагом на выдуманной войне, так что каждый желает в тебе отыскать спасенье.

Я слежу за тобой, я ловлю твой усталый взгляд, твои губы в ухмылке и сжатые в кровь ладони. Ты смеёшься сквозь зубы: «Об этом не говорят», ты бросаешься в омут, но в нём никогда не тонешь, и как будто случайно ломается карандаш в твоих пальцах и злости, мелькнувшей в привычном взгляде. Я пытаюсь понять: что реальность, а что мираж? Я рисую твой профиль коряво в полях тетради, и смотрю на тебя в бесконечности серых дней: ты умело бросаешь слова, чтоб тебя любили, улыбаешься каждому, даже зачем-то мне, и сжимаешь ладони, опять собирая силы.

И теперь я боюсь тебе, знаешь ли, доверять, даже если ты скажешь, что был бесконечно честным. Я же вижу, как нервно колышется рябью гладь, я же вижу: чертям в голове не хватает места. И мне кажется, только забуду и отвернусь, как ты всадишь мне в спину с усмешкой шальную пулю. Я иду за тобой, я несу твой опасный груз: идеальные маски, чтоб спрятать клыки акулы. Интересно, как много в тебе уместилось лжи? Или, может быть, это не правда, а паранойя? Если честно, я тоже скрываю свои ножи, так что нас в этом омуте будет хотя бы двое. Это хуже всего: ты не враг, а заклятый друг, это хуже всего: вижу правду в любой улыбке. И ломается ручка случайно в сомненьях рук, это хуже всего: моя вера настолько хлипка.

Мне казалось, что ты настоящий совсем другой, я шептала одними губами: «Ну целься, целься» и боялась всю жизнь повернуться к тебе спиной, но ты был самым честным, когда попадал мне в сердце.