Чувствуешь, Энн? В отражении за спиною, в холоде кожи, в зловещей игре огня, в сжатых ладонях — здесь нет ничего святого, в каждой секунде не смей забывать меня. Я у тебя навсегда остаюсь под сердцем вечным мучителем, выбравшим свой кошмар. Веришь ли, Энни, любая из квинтэссенций станет ничтожной, когда ты и есть — пожар. В хлипких ступенях смеющийся нервным скрипом, воском горячим струящийся по рукам, я наслаждаюсь дыханьем сожженной липы, я обжигаю тебя и пугаюсь сам. 

Бойся меня, я могу превратить всех в пепел, это несложно, ты знаешь сама, ведь так? 

Спички, бензин, опаляется жаром лето, кожа лохмотьями, гарь, бесконечный страх. 

Знаешь ли, Энни, я соткан из капель крови, я из огня превращаюсь опять в огонь. Кто из нас жертва и кто из нас невиновен? Я обжигаю свечами твою ладонь. Каждую ночь пробираюсь к тебе за плечи, горло сжимаю до хрипа сильней, сильней… Я не посмею физически искалечить, память о прошлом изранит куда больней. 

Помнишь ли, Энни, последнюю нашу встречу? Солнце к закату, венок полевых цветов, я говорил, улыбаясь: «Ничто не вечно», очень серьёзно добавив: «Но не любовь». Кажется, я забываю и сам об этом, в памяти только молитвы и рой огня, красный и жёлтый, безумное море света — в этом туннеле нет выхода для меня. Я задыхался, терялся в дыму пожара, заживо тлел и кричал, ощущал лишь страх, пуля — за счастье — сломала моё дыханье с шёпотом тихим: «Дурак». Я такой дурак. 

Ты просыпаешься — потная и нагая, сбросив с себя одеяло и вся дрожа. Энн, я напротив, я мёртвый, а ты живая, в каждом из нас догорает, трещит пожар. Вот и пришёл твой черёд опасаться спичек, двух отражений, мелькнувших в ночном окне, каждого шороха, тяжести на ключицах, вот твой черёд беспокоиться обо мне. Я тебя мучаю, нежно впиваюсь в тело, пламенем свеч опаляю концы волос, не убиваю, тебя оставляю целой, я ожидаю твоих бесконечных слёз. 

Можно подумать, что я твой младенец, Энни, выросший с кровью, впитавший в себя кошмар, ставший мучителем, жертвой, навечно пленник, Энни, я здесь навсегда, я и есть — пожар. Нас остаётся на целую вечность — двое, и бесконечность разделится: по нулям. В прятках чего-то обычного и простого ты проиграешь опять четырём углам, мир твой привычный не будет казаться новым, хоть он и крутится-вертится по осям. Каждую ночь я в тебе оставляю слово, и потихоньку его забываю сам. 

Мы не герои, Энни, мы не герои. Я до сих пор не знаю твоих причин, но никогда не оставлю тебя в покое, я твой воскреснувший ад, я твой личный джинн.